Каталог статей

Аристотель родился в Стагаре, недалеко от Афонской горы, в 384 г. до Р. X. Отец его, Никомах, был придворным врачом при Аминте, царе Македонском; Никомах происходил из семейства, в котором врачебное искусство переходило из рода в род. Он пользовался большой славой как врач. Галлен упоминает об одном медицинском средстве, открытие которого приписывается отцу Аристотеля. Деятельность отца имела большое значение в жизни и деятельности Аристотеля. Стремление к наблюдению природы было у него в крови. Отец был его первым наставником и передал ему свои познания в естествознании и медицине. Пятнадцати лет Аристотель лишился своих родителей, и заботы о нем принял на себя опекун его, Проксен. Проксен был родом из Атарнеи, в Мизии, но жил в Стагаре. Аристотель наследовал от отца своего значительные средства, это дало ему возможность продолжать образование под руководством Проксена. Книги тогда были чрезвычайно дороги, но Проксен покупал ему даже самые редкие, таким образом Аристотель в юности своей привык много читать, а это в то время было большою редкостью. Из дальнейшей жизни Аристотеля видно, как глубоко он был привязан к Проксену: в благодарность за ею попечение он после смерти своего опекуна заботился о его вдове, усыновил сына его Никанора, любил мальчика, как родного, и впоследствии выдал за него дочь свою Пифиаду.

Из того немногого, что нам известно о юности Аристотеля, он представляется нам юношей в высшей степени пылким, который в жизнь вошел «с неробким упованьем». Македонский двор, где провел он свое раннее детство, произвел на него большое влияние: Аристотель привык видеть людей, приобрел уменье обходиться и с низшими, и с высшими. Он был в юности очень дружен с Филиппом Македонским, вероятно, их связывали общие умственные интересы и ненависть к Персии, которая носилась тогда в воздухе. После смерти родителей Аристотель жил у своего опекуна в месте своего рождения, в Стагаре. Стагира находилась на западном берегу Стри-монского залива, в том самом месте, где береговая линия поворачивает к югу. Тотчас южнее этого города выступал по направлению к востоку мыс, совершенно защищавший город и его маленькую гавань Капр (образуемую островом того же имени) от сильных порывистых ветров, дувших с Эгейского моря.

Блексли говорит: в извилинах, идущих уступами чрез померанцевые рощи Сорренто, путешественник мог бы без труда представить себе узкую и крутую дорогу, по которой, по словам древнего историка и географа, путники спускались с горных острогов, выходивших из Македонии, в долину Аретузскую, где находилась могила Еврнпида и расположен был город Стагира. Но весьма может быть, что имя этого поэтичного уголка исчезло бы из памяти людей, если бы не было Великого Стагирита! В Стагаре было легко и удобно заниматься естественными науками, т. е. наблюдать явления природы: к этому располагала Аристотеля тихая жизнь этого города, мягкий климат, роскошная природа и влияние Проксена, во всех отношениях заменившего ему отца. Под руководством Проксена начал он собирать редкие растения и сравнивать между собою животных. Многие историки утверждают, что Аристотель наследовал от отца не только материальные средства, но также многие сочинения, заключавшие в себе тщательно записанные наблюдения над органической и неорганической природой. Итак, прежде чем окунуться в умозрительные науки, Аристотель приобрел большой навык наблюдать и записывать факты, делать разные догадки относительно законов природы и проверять их с помощью опыта.

Период юности Аристотеля относился к тому времени, когда сильная, полуварварская македонская монархия достигала полного расцвета, а истощенная демократия Аттики приближалась к своему упадку. Победы Хабрия восстановили до некоторой степени преобладание афинян на море, но блистательная карьера Эпаминонда, возвысив на время Фивы, только внесла в Грецию еще больше разъединения и еще больше умалила ее способность сопротивляться возрастающему могуществу Македонии, По своему образованию ж языку Аристотель был грек и питал в юности симпатии к народным учреждениям, но в то же время он был подданным македонского государя. Это обстоятельство, как мы увидим далее, имело также большое влияние' на дальнейшую жизнь Аристотеля и его фшто-еофскую и научную деятельность.

Как ни любил Аристотель свою очаровательную, хотя полуразрушенную, Стагару, его, однако, неудержимо влекло в Афины. Уступая грубой силе, разлагаясь внутренне, Афины все-таки были центром умственной жизни и сохраняли долгое время свою нравственную власть и свое величие. Филипп, разбив афинян при Хе-ронее, внимательно и почтительно говорил с заклятым врагом своим, Демосфеном. Позднее Александр Македонский тщательно и глубоко скрывал, как ценно было ему мнение афинян, однако это у него вырывалось в те минуты, когда он терял власть над собою. Во время своего похода в Азию, переправляясь через быструю реку, Александр выбился из сил и. чуть было не утонул, а тут еще пришлось взбираться на совершенно крутой, отвесный берег. Описывая это, Александр восклицает: «О афиняне, если бы знали, какие трудности приходится мне испытывать, чтоб удивлять вас своими победами!»

И в Македонии, и в Стагире Аристотель слышал рассказы об афинских мудрецах, о Сократе и Платоне. Греки со свойственной им живостью и пластичностью передавали подробности о жизни ш деятельности великих людей. И прежде чем Аристотель увидел наяву Платона, философ не раз снился ему в Стагире; но гордому Сташриту не хотелось явиться в Афины малообразованным, неподготовленным — он откладывал свой отъезд и, наконец, решился отправиться, когда Проксен передал ему всю свою мудрость. В этом поступхе рано обнаружилась та сдержанная страстность, которая составляла отличительную черту характера Аристотеля. Итак, в 367 г. до Р. X. он отправился довершать свое образование в Афины. И прибыл туда как раз не вовремя. Платона Аристотель там не застал; он в это время на три года уезжал во второй раз на Сицилию. Можно себе представить поражение и. огорчение Аристотеля. Это неприятное событие в жизни Аристотеля имело, однако, очень важные и хорошие последствия. Хотя в то время в Афинах слона-то и не было, но все же Аристотель нашел там много людей, прекрасно знакомых с греческой философией вообще и с учением Платона в особенности. Не теряя времени, он принялся за изучение философии на месте ее происхождения. К приезду Платона он был уже хорошо знаком с основными положениями еш философии. Может быть, этим объясняется -.то, что Аристотель не подпал совершенно под влияние учения Платона, а мог .отнестись

к «ему критически. Результаты получились бы другие, если 'бы .он даервые познакомился с учением Платона от него самого и подчинился бы обаянию его -личности.

В то время как любознательная молодежь со всех сторон стекалась в Афины, горя желанием учиться у Платона, философ странствовал по извилистым берегам или та обширным равнинам, предаваясь своим размышлениям и мечтам... Наконец, он вернулся на родину ;и стаи опять учить в академии безвозмездно. Академия, т. е. общественный сад з окрестностях Афин, была любимым ме-«жонребываннем Платона; от нее получила название основанная им школа. В саду академик, украшенном статуями -и храмами, росла величавые платаны, здесь же протекала с легким шумом небольшая речка, напоминавшая журчащий, скрытый зеленью ручеек, убаюкивающий тахою песнью дремлющие леса. Это был восхитительный угадок, как бы предназначенный для размышления. Его и потом воспевали поэты, он навсегда сохранился :и в памяти философов. Но в этой роще олив, где нтагаки Аттики- все лето выводили свои )громкие трели, ждало слушателей не одно приятное препровождение времени, но также упорный труд, сопряженный с продолжительным отвлеченным мышлением. 'Сам Платон был всегда погружен Б глубокую меланхолию. Его большой, широкий лоб, от которого он далучил свое прозвище, был постоянно нахмурен. Мощжие шгечк его были опущены, 'точно под тяжестью дум,— это бывает иногда у мыслителей. Он улыбался редко и никогда не смеялся. «Грустен, как Платон».— это вошло в поговорку. И :в отношении нравственности поэтичный Платон :был нетерпим и суров. Из числа его новнх учеников Аристотель выделялся решительно всем, ие -исключая своей внешности. И зоркий взгляд великого учителя вскоре -.остановился та великом ученике. Внешность для грека имела громадное значение, потому что греки были великие художники. Грек свое отличие по сословию и происхождению выражал не в богатстве внешнего украшения, как это бывает на Востоке, но большей тщательностью яошения одежды и прежде всего известным поведением и умением держать себя с достоинством. Высокообразованный афинянин -отличался от варвара тем искусством, с каким он носш гем&тион, т. .е. переброшенный через плечи -плащ, И в этом да-■шшин плаща выражались не только отличия сословия, но также flgjyrae, 'Чисто индивидуальные .особенности. Сравним я этом отношении два изображения — Демосфена и Аристт-еля. И тот, ж другой цредставлев в сидячем положении, в задумчивой позе, закутанный плащом. И все же какая разница! Демосфен сидит, низко опустив голову, лоб его сморщен, как под влиянием гнетущей печали. Плащ его совсем не по нем — широк и велик,— он как будто не надет им самим, а наброшен кем-то другим ему на плечи; он, видимо, спустился на пол, а Демосфен наскоро захватил его рукой, сжатой в кулак, оттого образовались на нем самые беспорядочные складки. Совершенно иной вид представляет плащ Аристотеля: он, как видно по складкам, из хорошей, тонкой материи, и складки его такие ровные, свободные. Плащ облегает тело, как будто нечто неотъемлемо ему принадлежащее. У Аристотеля видна и свободная манера держать себя, голова его не наклонена, а несколько подалась вперед. Думы, очевидно, его не тяготят, а действительно увлекают вперед — переносят в далекое будущее человечества. Нужно изумляться искусству греков выражать свои духовные особенности внешними признаками, а также их художникам, подмечавшим и передававшим все эти тонкости.

Крайняя живость Аристотеля возбуждала в Платоне постоянное желание его сдерживать. Аристотель же с юности своей не приучен был к лишениям и стеснениям, имел СВОЙ привычки и нравы, иногда не входившие в кодекс греческого философа. Аристотель не терпел, чтоб ему предписывали, как есть, пить и одеваться. Он любил женщин, хотя невысоко их ценил, и, вопреки обычаю, не находил нужным скрывать первого. Всем этим Аристотель вооружил против себя афинян, не желавших признать его за истинного философа. Отношения же Платона и Аристотеля имеют такое важное значение для уяснения личности последнего, что мы будем говорить о них в следующей главе отдельно.

Свободный образ жизни Аристотеля послужил основанием к различной взведенной на него клевете. Говорили, что он в кутежах спустил свое состояние и для приискания средств избрал себе ремесло дрогиста. В действительности же Аристотель, не терпевший стеснений, никогда не предавался излишествам; он знал медицину и в Афинах подавал медицинскую помощь, когда за ней к нему обращались. Но в то время каждый медик изготовлял и продавал лекарства своим больным, отсюда возникла нелепая басня.

Аристотель провел в сообществе с Платоном семнадцать лет. Есть основание думать, что Платон любил своего гениального и непокорного ученика и не только передал ему все свои познания, но перелил в него всю свою душу. Между учителем и учеником образовалась самая тесная связь со всеми ее необходимыми последствиями — временными размолвками, горячим примирением и т. д.

Аристотеля часто обвиняли в неблагодарности к Платону, но лучшею защитою против этого обвинения служит то, что Аристотель сам говорит об отношении своем к Платону. В элегии на смерть одного из своих любимых учеников он вспоминает своего учителя и говорит: «Ему не решился бы сделать вреда самый злейший человек». Затем, в «Никомаховской этике» он, как всегда, в немногих, но сильных словах высказывает, как тяжело ему, истины ради, говорить против Платона. Действительно, в полемике своей с творцом идей он всегда говорит в сдержанном и глубоко почтительном тоне. До смерти Платона Аристотель не открывал своей школы, хотя философские его воззрения давно были разработаны со всеми подробностями. Несмотря на то, он учил только риторике. В своих чтениях он полемизировал с софистом Исократом, поражая его своими насмешками. Исократу в то время было около восьмидесяти лет. С ним, собственно, не стоило и сражаться. Но Аристотель в лице его побивал всех софистов. В числе учеников Аристотеля в риторике был Гермий, раб аторнейского тирана,— впоследствии, благодаря дружбе со своим господином и своему высокому образованию, он сделался его преемником. Итак, Аристотель жил около двадцати лет, занимаясь больше, как теперь принято говорить, кабинетным трудом. Он стоял в стороне от всего, что наполняло политическую жизнь природного афинянина. В то время в Афинах все дышало глухою ненавистью к Филиппу Македонскому. Аристотель не мог разделить ее, потому что любил даровитого и просвещенного Филиппа, но не мог также не понимать, на чьей стороне была справедливость. Достоверно известно, что Аристотель оставил город Афины за 348 лет до Р. X., в год смерти Платона, для того, чтобы путешествиями дополнить свое образование. Вместе с Ксеиократом, преемником Платона, он посетил Среднюю Азию и принял приглашение любимого ученика Гермия, тирана Аторнеи, погостить у него. Воспитанный в Афинах и преданный философии, пылкий Гермий лелеял мечту освободить все греческие города Малой Азии от персидского ига. Это было также.заветной мыслью Филиппа Македонского, а для сына его Александра это служило вечным предлогом для нескончаемых войн. Желания Гермия не мог не разделять Аристотель, нет сомнения, что у него была общая политическая программа с друзьями, и весьма вероятно, что ему в этом отношении принадлежала инициатива. Это можно заключить из того, что путешествию Аристотеля в то время все придавали характер дипломатической миссии. Диоген Лаэртский, однако, несправедливо говорит: афиняне отправили Аристотеля послом к македонскому царю. Из уцелевших данных Гермий рисуется нам человеком горячим, благородным, но малоосмотрительным. Беглый грек Ментор, находившийся на службе у персидского царя, вовлек Гермия в заговор и затем выдал его Артаксерксу, который велел лишить жизни раба тирана Аторнеи. Эта смерть глубоко огорчила Аристотеля, может быть, еще более потому, что Гермий погаб за идею, созревшую в уме самого философа. Свое горе Аристотель излил в двух стихотворениях, которые уцелели и дошли до нас; одно из них было переведено на французский язык в 1832 году поэтом Дидо: это гимн добродетели. Вот его начало: «О добродетель, заставляющая людей покорять свою природу, ты первая из сокровищ, которое человек должен стараться себе завоевать. Ради тебя Греция, счастливая своим страданьем, неизменно переносит бесконечное горе. За твою святую красоту, благородная и чистая дева, она видит смерть своих сынов. Так прекрасен вечный плод, которым ты пленяешь души героев. Греки этот плод предпочитают знатности происхождения, золоту и сладкому покою и т. д.» Другое стихотворение — четверостишие, представляющее надпись над монументом, воздвигнутым Аристотелем Гермию в Дельфийском храме: «Один персидский царь, противник всех законов, умертвил того, кто здесь изображен. Великодушный враг постарался бы победить его открыто оружием; изменник выдал его, опутав сетями ложной дружбы».

И только! Сколько слов наговорил бы в подобных случаях современный нам человек!

Но древние греки выражали печаль свою немногословно; вообще у них не в ходу был лиризм. Внутренняя жизнь лучших представителей этого народа выражалась всегда в создании чего-нибудь объективного. Греки никогда не говорили от своего лица о чувствах, а всегда влагали их в уста героям своих трагедий и комедий. И в настоящем случае Аристотель поступил как истинный грек: погаб его друг, которого он, несомненно, считал чистым душой и образцом добродетели, и он не оплакивает его потери в своих стихах, не выражает своих чувств, а поет в честь его гимн добродетели, Этот гимн послужил Герацию мотивом для создания одной из его лучших од. Весь этот эпизод в жизни Аристотеля весьма важен для нас еще потому, что бросает свет на политические убеждения Великого Стагарита. Он был враг персов, иго которых считал величайшим злом для Греции. С македонским царем его сближала общая ненависть к персам, к варварству, а не глубокий космополитизм, как предполагали некоторые.

Итак, мы ввдим, что Аристотель далеко не безучастно относился к окружавшей его действительности. Он был вообще человек, умевший глубоко и сильно чувствовать, и своим сдержанным поведением оправдывал слова Гете; «Только из замкнутых сил тонкая прелесть сквозит».

В Аторнее Аристотель женился на младшей сестре своего друга Рермия, Пифиаде; девушка осталась после смерти брата без защиты и без всяких средств к жизни. Аристотель принял в ней братское участие, а потом их сблизило общее горе.

Гнев персидского царя был так велик, что Аристотелю пришлось спасать жизнь молодой девушки и свою собственную. Ксенократ же возвратился в Афины. Дружба с Ксенократом, безусловно, преданным учеником Платона, служит также доказательством добрых отношений между Платоном и Аристотелем.

Мы предположили, что Аристотель принимал активное участие в политической деятельности Гермия; это подтверждается фактом, что царь персидский унорко искал смерти философа, и для того, чтобы спасти свою жизнь, Аристотель удалился на остров Лесбос вместе с Пифиадой. Пифиада долю жила с Аристотелем, чувствовала себя с ним вполне счастливой; умирая, она завещала, чтобы кости ее положили на могалу любимого мужа. Пережив Пифиаду, Аристотель, как мы увидим, в завещании своем упомянул об этом желании Пифиады. Однако союз Аристотеля с Пифиадой представляется нам тихим, дружеским союзом. От Пифиады у Аристотеля была дочь, носившая то же имя.

После смерти Пифиады Аристотель женился на красивой рабыне евоей, Герпилиде, у которой родился от него сын Никомах.

Во время своего пребывания на острове Лесбос Аристотель пол*-учил приглашение от македонского царя Филиппа приехать в Македонию и сделаться воспитателем сына его Александра.

Предание гласит, что в год рождения наследника престола Филипп написал Аристотелю письмо следующего содержания: «Царь Македонский приветствует Аристотеля. Извещаю тебя, что у меня родился сын; но я благодарю богов не столько за то, что они да^ ровали мне сына, сколько за рождение его во времена Аристотеля, потому что я надеюсь, что твои наставления сделают его достойным наследовать мне и повелевать македонянами>х

Воспитанию Александра Аристотель посвятил три года. Философ занимался со своим царственным учеником всеми образовательными предметами, руководясь при этом тем чувством меры, которое было ему свойственно всегда и во всем. Ученик и учитель жили то в Пелле, то в Стагаре, где для них был иостроен роскошный дворец Ыимфеум, окруженный тенистыми садами; там долго сохранялась белая каменная скамья, на которой сидел Аристотель, беседуя с Александром. Во время восьмилетнего пребывания своего в Македонии Аристотель более занимался наблюдением природы; это можно приписать отчасти влиянию воспоминаний, отчасти- тому, что слишком разнообразная придворная жизнь мешала занятиям, требовавшим большей сосредоточенности и напряжения ума* Филипп, а потом Александр не жалели ничего, чтобы обеспечить Аристотелю возможность заниматься науками. Александр, обладавший сам склонностью к наукам, подарил Аристотелю сумму денег, составлявшую на наши деньги около 1 000 000 рублей; сверх того, более тысячи человек были заняты доставлением ему редких животных, растений и т. д. Отношения Александра к Аристотелю мы коснемся подробно в следующей главе. Смерть Филиппа застала Аристотеля еще в Македонии; он провел со своим воспитанником первые годы его царствования, но когда Александр отправился в поход в Азию, Аристотель уехал в Афины, дав Александру вместо себя племянника своего и ученика, философа Каллисфена, Аристотелю в то время было пятьдесят лет.

Как ни отрадно было Аристотелю любоваться успехами своего бывшего воспитанника, он задумал переселиться из Македонии в Афины; к такому переселению не существовало, по-видимому, никаких внешних поводов. Благодарный ученик восстановил разрушенную Стагиру, родной город своего учителя. Признательные соотечественники воздвигли в честь его великолепное здание, где он прекрасно мог учить своей философии, окруженный любовью и почетом, но Аристотеля влекла в Афины какая-то внутренняя сила, в те Афины, где он не мог без опасения сказать слова, где его только терпели благодаря тому, что ему покровительствовали македонские государи. Аристотель оправился туда с женой своей Пи-фиадой, с дочерью и с воспитанником Никанором. В Академии в то время главою платоновской школы был Ксенократ. Аристотель открыл свою новую школу в Лицее. Прогуливаясь по тенистым аллеям, он учил два раза в день — утром и вечером; по утрам он беседовал о трудных предметах с учениками, знакомыми с началами философии, а по вечерам учил начинающих.

Некоторые историки утверждают, что Аристотель сопровождал своего ученика в первых походах в далекие страны, и приводят в подтверждение своих догадок наблюдения Аристотеля над жизнью животных, которых нелегко было перевезти в Македонию. Достоверно известно только, что в начале царствования Александра связывали с его бывшим учителем общие интересы, живою же связью между ними служил философ Каллисфен.

Любопытной чертой крайней живости Аристотеля служит то, что он не мог излагать лекции стоя, но говорил, ходя по тенистой аллее Лицея в сопровождении слушателей. Блексли утверждает, чт© это делалось с гигиенической целью. Диоген Лаэргский говорит: эта привычка развилась вследствие заботы Аристотеля об Александре, которому он запрещал много сидеть. Как бы то ни было, от этой привычки школа Аристотеля получила название перипатетиков, т. е. гуляющих философов.

Итак, мы видим, что Аристотель рано принялся учиться и поздно начал учить; в этом состоит его преимущество. Исключая немного лет, отданных Александру Великому, он всю жизнь посвятил приобретению знаний и самостоятельной работе мысли. Аристотель сам утверждает, что после пятидесяти лет умственные силы слабеют,— это пора, когда надо пожинать то, что раньше посеял. Так поступил и сам Аристотель: большая часть его сочинений написана в Афинах в последние тринадцать лет его жизни. Это был такой труд, который способен был поглотить все время. Вскоре после переселения Аристотеля в Афины умерла жена его Пифиада. Аристотель горько оплакивал свою потерю и воздвиг ей мавзолей. Через два года после смерти ее он, однако, женился на своей рабыне, которую также нежно любил.

Все эти события жизни Аристотеля признаются всеми за истинные; сомнения возбуждает одна только хронология, да и то в известных пределах, не имеющих для нас большой важности.

Ксенократ, имея много учеников, завел между ними некоторую дисциплину, назначал из них по очереди архонтов и давал им банкеты. Это понравилось Аристотелю, и он завел то же самое в своей школе, присоединив, однако, новое правило, чтобы на банкеты ученики являлись не иначе, как в чистой одежде. Это характеризует Аристотеля и выдает неряшливость других философов его времени.

В те годы, когда Аристотель одно за другим писал свои сочинения и терпеливо разъяснял своим ученикам особенности своей философии, Афины представляли собой настоящий вулкан, готовый к извержению. Ненависть к македонянам клокотала в груди афинян, страсти готовы были вспыхнуть и произвести разрушительное опустошение.

Хотя Аристотель держался в стороне и вел себя как истинный мудрец, положение с каждым днем становилось не только неприятным, но прямо опасным. После же смерти Александра ему невозможно было оставаться в Афинах. Не имея никаких причин к его удалению, афмняне обвинили его в неуважении к богам, потому что он чтил память друга своего Гермия ш жены Пифиады и воздавал им почести, пршгачнне только богам. Обвинителями Аристотеля явюшсь двое подставных свидетелей. Аристотель оставил Афины, чтобы афиняне вторично не совершили преступления против философии: он имел в виду смерть Сократа. Из Афин Аристотель уехал в Халкиду, где вскоре и умер (322 г. до Р. X.) от болезни желудка; он страдал ею более или менее всю жизнь, и она в семье его была наследственной болезнью. Клевета вреследевала Аристотеля всю жизнь; коща он умер естественной смертью, то распустился слух, что Аристотель убил себя, не желая предстать «а суд перед Ареопагом. Но Аристотель был всегда против самоубийства. Поступки же ;.его никогда не шли вразрез с убеждениями.

Некоторые отцы церкви впоследствии утверждали, что Аристотель утонул, бросившись в пролив, отделяющий остров Ёвбею т континента Греции. Это приписывают отчаянию философа от невозможности объяснить ;в то время явление прилива и отлива. Такой вымысел заслуживает, однако, внимания потому, что свидетельствует о страстной любознательности Аристотеля, память о которой переходила из рода в род. Упомянутый же пролив Бврид представляет, действителша, одно аз немногих мест. Средиземного моря, в .которых явление прилива и отлива особенно заметно.

Диоген Лаэртский сохранил нам завещание Аристотеля, в подлинности которого мы не имеем основания сомневаться,—таково мнение о нем многих авторитетов. Исиолнителем своей воли Аристотель назначил Антипатра, полководца Александра Македонского. Мы приведем содержание этого завещания: «В случае моей смерти,— говорит •Аристотель,— пусть .Антиватр возьмет на себя -исполнение моей последней воли. До тех пор, пока Никанор в состоянии будет принять управление моим имуществом, пусть о нем пекутся: Арисгамен, Тммарх, Гипиарх, Диотел и Теофрает; то же самое относится к -моим детям и к Герпшшдв. Когда моя дочь вырастет, пусть ее отдадут Никашру; если она умрет до замужества -или не оставит детей, Никанор .наследует все мои богатства и делается властелином scex моих рабов, Никанор обязан заботится о моей дочери и .моем .сыне Никомахе, чтобы они ни в чем не терпели недостатка; он должен заменить им отца и брата. Если Нтсанор умрет до женитьбы или не оставит детей, распоряжения его «ад-лежит исполнить. В таком случае, еош Теофрает захочет взять к себе мою дочь, то ему будут принадлежать и все права, предоставленные мной Никанору; если же Теофрает не пожелает жениться на моей дочери, тоща судьбою детей моих пусть распорядятся опекуны с Антипатром, Я прошу опекунов и Никанора помнить меня и не забывать, какую привязанность питала ко мне Рернилида. Если она после смерти моей захочет выйти замуж, опекуны должны позаботиться о том, чтобы она не выбрала бы человека, стоящего ниже меня по рождению. В случае замужества дать ей сверх -всего, что она от меня получила, талант серебра и три служанжи, если она пожелает взять последних. Захочет она жить в Халкиде» то дать ей помещение» смежное с садом; если же предпочтет Стагиру, преть занимает дом моих предков. Я даю свободу Амбракиде и назначаю ей в приданое пятьсот драхм и одну рабу, а Фале сверх того участка земли, который я ей купил, одну молодую рабу и тысячу драхм... Тихон получит свободу после замужества моей дочери. Тогда же освободить Филона и Олимпию с ее сыном. Детей моих слуг не продавать, но отдать их в услужение моим наследникам до их совершеннолетия, а затем, если окажутся достойными, освободить. Я прошу также окончить и поставить на место заказанные мной статуи (в честь Проксена и его жены). В мою могилу положить кости Пифиады, как она сама того желала. чЗавещаю также выполнить обет, данный мной за сохранение жизни Никанора,— поставить в Стагире статуи животным из камня в честь Зевса и. Афины спасителей». Тело Аристотеля было перевезено из Халкиды в Огагару, где его сограждане воздвигли ему роскошный мавзолей, носивший его имя; он существовал довольно долгое время, наконец, исчез с лица земли, как ни был он прочно построен. Нерукотворный памятник, как всегда, пережил мавзолей — имя Аристотеля сделалось бессмертным. В данном случае, впрочем, нас интересует главным образом то, что было в Аристотеле простого, смертного. В этом отношении завещание является для нас весьма ценным документом, оно освещает нам личность философа и те условия жизни, в которых он находился. По всей вероятности, то, что мы привели здесь, представляло только часть завещания: мы не находим в нем никаких распоряжений относительно библиотеки, которая, как известно, отказана была Теофр&сту, ученику и преемнику Аристотеля.

Несмотря на все это, повторяем, приведенное нами завещание имеет большое значение. Философа принято считать человеком не от мира сего, равнодушным ко всему житейскому, взирающим с высоты своего величия на мелочи жизни. Не таким является нам Аристотель в своем завещании. Заботливость его о близких к нему людях отличается теми подробностями, которые характеризуют истинную привязанность. В нем сквозит та нежне ль, которую сам Аристотель считал украшением мужчины; он говорит: если мужчина желает быть пленительным, он должен занять у женщин грации и нежности, и если женщина желает покорять сердца, она должна обладать известною долей мужества.

Следует также обратить внимание на отношение Аристотеля к своим рабам. Аристотеля принято считать ревностным защитником рабства, из завещания же его видно, что в сердце своем он не мог не признавать в них тех же людей; он заботился об их участи после своей смерти так же, как о членах собственной семьи, Нас поражают все житейские подробности, в которые входит этот великий человек, успевший сделать так изумительно много для отдаленных времен. Это тесное общение с действительностью и внимательное отношение ко всему окружающему составляло особенность Аристотеля, резко отличающую его от всех другах философов. Что касается до его отношения к рабам, то лучшим доказательством тому, что он не считал их низшими существами, служит то, что сам он женат был на рабыне, а лучший друг его Гермий был рабом по происхождению. Когда мы будем говорить о политике Аристотеля, мы приведем его мнение о рабстве, и читатель увидит, что считать Аристотеля защитником рабства — тоже клевета...

Нам остается сказать несколько слов об отношении Аристотеля к своим современникам, к той партии демагогов, которая заставила его удалиться из Афин. Он мало высказывался в этом отношении при жизни; говорить и даже писать было ему небезопасно, он наблюдал проявления страстей с тем спокойствием, с каким отмечал явления бурь и направления ветров.

Один из древнейших писателей говорит по этому поводу: «Во дня Соломона мудрость подняла голос на площадях, но не была услышана. Так продолжается и до сих пор. На площадях нет места для мудрости. Мудрость требует спокойного размышления, на площадях же всегда шум и суматоха. Аристотель проникнут презрением к толпе, а толпа, в свою очередь, питает инстинктивное презрение к Аристотелю. Крайние мнения, выраженные резким языком, имеют в толпе наибольшую популярность».

В неограниченную демократию вообще, и особенно в крайнюю демократию того времени, Аристотель не имел никакой веры, замечая саркастически, что хотя афиняне и открыли две полезные вещи; пшеницу и свободу, но умели пользоваться только первою, а другаю пользовались короткое лишь время, и то для того только, чтоб злоупотреблять ею.

Касаясь отношения Аристотеля к Платону, мы уже говорили, что первый ни в одежде, ни в образе жизни не подчинялся, так сказать, философскому уставу. Любовь к свободному проявлению евош: склонностей была также особенностью Аристотеля, оказавшей благотворное влияние на сохранение его сил; ей, может быть, философия его обязана своей жизненной силой.

Аристотель прожил честно, свободно и просто на земле шестьдесят три года. В этой жизни нет никаких нравственных подвигов, никаких особенных событий, на которых мог бы остановиться всяким простой смертный, широко открыв глаза. Но мы берем на себя смелость сказать, что такою должна быть жизнь человека, умственная деятельность которого предназначена служить потомству и отдаленным векам. Такая жизнь должна быть достойна своей великой участи, но нравственные подвига, которыми человечество восторгается, не обязательны для истинного ученого, они требуют большой затраты сил и времени. Мы будем говорить об этом подробнее, разбирая этику Аристотеля. Теперь же ограничимся замечанием, что жизнь Аристотеля служит живым выражением нравственного идеала, заключающегося в его этике. Аристотель жил среди людей настолько, что мог прекрасно их знать и понимать, но он не вмешивался в толпу, не заражался мелкими интересами дня, а стоял в стороне, почему и мог спокойно заниматься умственным трудом, который всегда зреет в тиши. Такой мирный труд требует, может быть, больше, чем всякий другой, чистой совести, поэтому жизнь ученого должна быть свободна от всего, что влечет за собой ее упреки. В этом отношении жизнь Аристотеля была безупречна. Мы видели, что его непрерывный, напряженный умственный труд не мешал ему отдать должное жизни. Он был верный, нежный и постоянный друг, хороший семьянин и вообще любил людей и желал им добра, несмотря на то, что клевета преследовала его всю жизнь. В юности его обвиняли в черной неблагодарности к учителю, затем ему приписывали выдачу персам друга его Гермия и, наконец, отравление Александра Македонского. Мы останавливаемся здесь на самых крупных обвинениях, а сколько было еще мелких, которые всю жизнь преследовали его. Но мелкая клевета всеми забыта, а крупная клевета была настолько неправдоподобна, что с течением времени она неминуемо должна была отделиться от светлой личности Аристотеля и кануть в Лету. Теперь личность Аристотеля является перед нами вполне чистою, точно высеченною рукой искусного художника из куска цельного белого мрамора.